Нормальные люди не пьют "Ягуар", они на нем ездят!(c)
ВРЕМЯ СБОРА
(Маклауд/Митос)
читать дальше
Автор: Дония
Сила обжигала вены холодным пламенем, электрические разряды пчелиными укусами жалили оголенные нервы. Митос поднялся, тяжело переводя дыхание, и заставил свое тело двигаться по направлению к автомобилю. Со второй попытки попав ключом в замок и с третей открыв дверь, Митос несколькими словами одного давно забытого языка выразил свое отношение к ключу, машине (зачем её вообще понадобилось закрывать?), Сбору, Игре, бессмертным вообще и одному конкретному, чье тело необходимо было срочно куда-то деть.
Мокрый не то снег, не то дождь тяжелыми хлопьями, тут же превращающимися в капли, засыпал лобовое стекло. Дворники, казалось, только размывали серую муть, не давая нормального обзора, но усиливая досаду. Сбросив тело в глубокий овраг, Митос решил считать свой последний долг перед убиенным выполненным и повернул автомобиль в сторону города.
Сила расходилась по телу с каждым ударом сердца, струилась по венам вместе с кровью, будоражила разум и в разы обостряла все чувства, заставляя желать большего... Митос ощущал падение снега за стеклом автомобиля, уносящуюся назад дорогу, собственную пылающую кожу, ставшую неприятно чувствительной к самому легкому прикосновению. И изощренно проклинал на всех известных ему языках ненавистный конец тысячелетия и еще более гадостное время сбора. Двадцать бессмертных за последние шесть недель… Да за предыдущие двести лет, включая и годы тесного общения с МакЛаудом, он убил меньше. Как все эти юные идиоты находили его, Митос прекрасно представлял. Сила древнего бессмертного как магнитом притягивала более молодых, слетавшихся подобно мотылькам на свет костра. И примерно с тем же результатом. Не то, чтобы Митосу было слишком уж жаль глупых мальчишек и девчонок, но жизнь есть жизнь, и древний вопреки расхожему мнению ценил не только свою. Но свою все же в первую очередь.
Когда Митос понял, что на скорости, предельной для этого времени года и этой видимости, едет в сторону городского аэропорта, нецензурные выражения стали еще витиеватее, однако понять их стало намного труднее, ибо эти слова не сохранились ни в одном словаре. Усилием воли выбросив из головы образ райского тропического острова, полностью покрытого зеленью, за исключением ровного каменистого плато почти в самом центре, старейший решительно, и нарушив все правила дорожного движения, развернул машину, твердо решив, на этот раз пристально следить, куда едет. В этом городке у него было давно не используемое убежище с тройной бронированной дверью. Как раз для нынешней ситуации.
Тревога висела в воздухе, искажая навязчивое гудение Зова, не умолкавшее последнее время ни на миг. Через полчаса петляний по узким улочкам, Митос свернул во двор маленького двухэтажного домика и выключил мотор. Сквозь не отпускающее в течение всего последнего месяца возбуждение, усиленное недавним переходом Силы, навалилась усталость. Сколько же можно убегать, спасаясь от самого себя, от части своей сущности, звавшей его на крошечный остров в Индийском океане, где должна была произойти финальная схватка, к которой готовятся все бессмертные долгие столетия, которая решит, кто получит Приз и будет править миром... Бессмысленная и кровавая бойня.
Митос уронил голову на руки, по-прежнему сжимавшие руль автомобиля, и до крови прикусил щеку изнутри. По мере приближения зимнего солнцестояния противиться Зову становилось все труднее. Бросить все, самолетом до Мадагаскара, затем… Митос зарычал и изо всех сил стукнулся лбом о руль. Раздавшийся истошный гудок автомобиля вернул Старейшему покинувшее было его самообладание. Митос вышел из машины, но успел сделать лишь несколько шагов по направлению к дому, когда по дрожащим от долгого напряжения и утомления нервам ударила вибрирующая волна Присутствия... Эти слова не то, что бесполезно было искать в словаре, их вообще не было ни в одном языке, Митос их только что придумал, ибо его обычно неизмеримый словарный запас оказался бессильным обеспечить своего носителя достаточно исчерпывающими выражениями для характеристики сложившейся ситуации. Потому, что до Старейшего, наконец, дошло, что означала тревога, терзавшая его с момента въезда в город. Предчувствие присутствия другого древнего, или бессмертного сравнимого по силе с прожившими более трех тысячелетий. Будь сам Митос моложе, он понял бы это раньше, но собственная сила заглушала ощущение, и без того терявшееся в потоке Зова.
Темная фигура отделилась от тени дома, с которой до этого момента успешно сливалась. Узнавание пришло за секунду до того, как незнакомец произнес:
- Я Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов…
* * *
К Дункану МакЛауду понимание происходящего пришло не сразу. Постепенно факты складывались в голове горца в единую картинку. И когда последний кусочек занял свое место, МакЛауд не на шутку перепугался. А потом привычный мир изменился. Чувства обострились, присутствие других бессмертных стало почти болезненным. И откуда-то пришло знание. Сначала это знание было просто чувством направления, но однажды утром МакЛауд проснулся с ясным пониманием, куда и зачем он должен ехать. И вот тогда душу горца сковало ледяным ужасом.
Одно дело знать, что приближается время Сбора, когда бессмертные должны в финальной схватке выяснить, кто будет тем единственным, который останется, и совсем другое – вдруг понять, что всё, это время настало. Вокруг пылают мосты, кольцо дьявольской охоты смыкается, вынуждая жертвы двигаться только в одном направлении. В том, откуда доносится Зов, собирающий бессмертных на битву, означающую конец Великой Игры.
С какого момента Дункан МакЛауд стал воспринимать Игру, как ловушку, он и сам не смог бы объяснить, просто однажды оказалось слишком много бессмертных, которыми он дорожил много больше, чем всеми Играми и Призами на свете. И кошмар последних лет заставил сильнее ценить оставшихся близких друзей. Сгорая в манящем и тянущем пламени Зова, горец принял решение, даже ему самому не казавшееся разумным, но другой альтернативы МакЛауд для себя не видел. Слишком много сил потрачено на борьбу с недоброй памяти Ариманом и последующее восстановление из осколков и обрывков души, хоть чего-то похожего на прежнего Дункана МакЛауда из калана МакЛаудов. И участвовать в очередном сверхъестественном светопреставлении не было ни сил, ни желания.
Ну, его, этот остров в Индийском океане, к уничтоженному столь дорогой ценой демону. Не полетит туда МакЛауд, ни за что на свете. Не хочет но быть последним в мире, где не будет Аманды, Кедвин, Мишель, Уоррена, Валикуров, Митоса… Да, Митос. И МакЛауд бросился на поиски того, кого считал единственным способным прекратить это безумие, по крайней мере, для самого горца. Если кому-то и суждено забрать голову Дункана МакЛауда, то пусть это будет Митос. Об опасности для старейшего и эгоистичности принятого решения, МакЛауд не думал, он слишком сконцентрировался на поиске и на сопротивлении Зову.
Но невозможно бесконечно противостоять древней, как сами бессмертные силе. И Зов, хоть и обладал некоторым разумом, не выбирал свои жертвы, они были предопределены давным-давно. Все это горец очень ясно осознал, когда, почувствовав долгожданное Присутствие, оторвал свою изрядно замерзшую спину от холодной стены дома и шагнул навстречу старейшему. «Нужно было выбрать железнодорожный переезд», последнее, что успел подумать МакЛауд, прежде чем остатки разума были безжалостно и торжествующе сметены многократно усилившимся Зовом. Дальнейшие события подчинялись уже законам Великой Игры. Как во сне горец услышал хищный шорох рассекающей воздух катаны и свой собственный голос:
- Я Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов. Должен остаться только один.
Мышеловка захлопнулась.
* * *
Движением, ставшим за тысячи лет не просто автоматическим, а бессознательным, Митос выхватил меч и без труда отбил первые выпады. Мокрый гравий заскрипел под ногами. Уклонившись от очередного удара, старейший выхватил револьвер, перебросив меч в левую руку, однако успел сделать только два выстрела, заставившие МакЛауда пошатнуться, но не остановиться. И Митосу пришлось отбивать новую атаку, казалось забывшего о полученных ранах горца. Острая боль пронзила тут же разжавшуюся правую руку, лишив Митоса огнестрельного оружия. Досада уступила место ярости.
Голос разума требовал обезвредить МакЛауда и запереть покрепче до тех пор, пока не кончится это безумие. Но откуда-то изнутри, повинуясь плывущему в воздухе Зову, поднималась древняя спутница бессмертных – жажда. В какой-то момент пятящийся и отбивающийся Митос вдруг провалился в темноту, где осталось только опьянение боя. Звон клинков и такая близкая сила другого бессмертного заглушили голос разума, вытеснили память. По венам прокатилась обжигающая волна желания и предчувствия силы. Перекатившись по мокрому хрусткому гравию, уклоняясь от очередного удара, Митос вскочил на ноги и перешел к нападению.
Дружба, долг, любовь потеряли свой смысл. Не стало Дункана МакЛауда и Митоса. Только двое бессмертных, ведомые в битве вечным Зовом. В яростной гармонии битвы утонули последние осколки сожаления, поглощенные каскадом ударов, звоном клинков. Древняя мелодия смерти жалила, кружила и обжигала… и диссонансом оборвалась тяжелым ударом падающего на колени человека и коротким беспомощным бряцаньем выпавшего из ослабевшей руки меча.
На бесконечно долгие мгновения двое замерли. Один на коленях, слегка отклонившись назад, другой с высоко поднятым во время замаха мечом. Взгляды встретились, пытаясь то ли что-то спросить, то ли в последний раз сообщить. Одна за другой текли секунды. Только тяжелое дыхание нарушало неподвижность бессмертных. Наконец, Дункан МакЛауд, с трудом шевеля непослушными губами, почти без голоса, одним дыханием прошептал:
- Ну же, Митос, заканчивай скорее, пока я еще могу с этим бороться.
Огонь, жажда и ярость в груди Митоса отступили перед потоком понимания и ужаса. Уже набирающий силу и скорость для удара клинок дрогнул в руке старейшего, но замедлить или отвести оружие было уже поздно, да и Зов не позволял, по-прежнему навязывая бессмертным свою волю. Последнее, что слышал МакЛауд перед тем, как погрузиться во тьму, хруст собственных позвонков.
Сознание вернулось острой болью, разрывающей легкие, и, почему-то, не менее отвратительной головной болью. МакЛауд сфокусировал расплывающийся взгляд и обнаружил над собой квадраты подвесного потолка. Пошарив вокруг себя, горец понял, что лежит на широкой кровати прямо поверх покрывала, укрыть его никто не удосужился, и руки уже покрылись мурашками от холодного воздуха. Рывком поднявшись, что тут же отозвалось ноющей болью в онемевших мышцах, МакЛауд отметил лаконичность обстановки. Только кровать, несколько пушистых ковров на полу, пара кресел, огромный камин, в котором робко разгоралось пламя, даря надежду, что скоро тут станет теплее. Окон не было. В интерьере преобладали черный и белый цвета. А вероятный хозяин и дизайнер сего помещения сейчас удобно устроился в глубоком черно-белом же кресле и успешно делил свое внимание между разгорающимся камином, МакЛаудом и банкой с пивом. Ощущение присутствия давило виски и выкручивало мышцы, побуждая к действию... Воспоминания прогнали прочь блаженную амнезию, безжалостно восстанавливая события прошедшего месяца.
- Митос… - скорее прохрипел, чем произнес МакЛауд, рефлекторно прижимая ладони к шее, и морщась от боли. - Я жив…
- Надо полагать, - Митос только пожал плечами.
- А почему? – Ничего более тупого в голову придти не могло.
Митос снова пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что в настоящее время не намерен решать такие сложные философские вопросы.
- Ты меня не убил, - МакЛауд самостоятельно сделал закономерный, но несколько запоздалый вывод.
- По крайней мере, не навсегда, - осторожно согласился старейший. – Но в следующий раз я могу не успеть развернуть меч плашмя.
- Следующего раза не будет. Я не собираюсь с тобой сражаться. Да и не собирался… - МакЛауд зябко повел плечами, унимая начинавшуюся нервную дрожь. – О, Боже, прости,
Митос, я же мог тебя убить.
Гримаса на лице Митоса в равной степени могла означать насмешку, сочувствие, и легкое презрение.
- И я тоже мог тебя убить. И почти сделал это. Но, открою тебе одну большую тайну, иногда «почти» не считается. Хочешь пиво?
Почему-то эта последняя, такая обыденная, фраза стала последней каплей. Недоумение, жажду, электрическое возбуждение, все смела оглушающая волна тоски. Серой с прозеленью.
- Нет. Я хочу, чтобы не было последних десяти лет моей жизни. Можешь устроить? – МакЛауд подтянул колени к груди, обхватил их обеими руками и уткнулся лбом.
Старейший чуть не завыл, понимая к какой теме поворачивается разговор. Подавив тяжелый вздох и мысленно выругавшись, на этот раз на одном из современных языков, Митос холодно и жестко спросил:
- То есть, чтобы в твоей жизни не было Ричи, Энн, Джо, меня?
- Нет, - тоскливо ответил МакЛауд, не поднимая головы, - Чтобы не погибла Тэсс, чтобы были живы Шон и Ричи. Чтобы весь этот кошмар с демоном оказался просто дурным сном.
- Мак, ты опять? Не надоело тебе раз за разом возвращаться к тому, что уже стало прошлым? – устало и обречено простонал Митос. – А тебе не приходило в голову, что не одному тебе плохо? Нянчиться с ноющими горцами – самое последнее, чего бы мне сейчас хотелось.
-Прости, я не должен был, - тоска и раскаяние, прозвучавшие в голосе МакЛауда, чуть не заставили Митоса пожалеть о своих словах, - Просто все так неожиданно навалилось. Мне казалось, что я справился с этим. Но тут этот проклятый Сбор… Я не хотел нападать на тебя, что-то вело меня, словно опять мной завладела Темная Сила.
- Это время Сбора. Зов меняет наши чувства, восприятие, навязывает свою волю, - Митос поднялся, и сделал несколько шагов, чтобы между ним и МакЛаудом оказалось кресло. - Но что ты вообще здесь делаешь?
- Ну, я не хотел подчиняться Зову. Это ведь означало – ввязываться в бойню, возможно убивать друзей. Нет уж. Вот чего с меня точно хватит. Не на столько я жажду выжить. Но… у нас ведь нет выбора. Кто-нибудь придет за моей головой и мне останется только умереть. И… мне вдруг показалось очень важным с тобой попрощаться…
Скепсисом старейшего можно было мариновать мясо, вместо уксуса. МакЛауд поднял голову, но заставить себя посмотреть на Митоса все же не смог.
- Я должен был умереть. Возможно, моя Сила увеличила бы твои шансы… - МакЛауд осекся, услышав тяжкий стон. - Я уже достал тебя своими суицидальными наклонностями… Я идиот, да?
Окончание фразы прозвучало совсем уж жалобно.
- Смотря, что считать идиотизмом… - Митос медленно сполз обратно в кресло.
Оба надолго замолчали, опасаясь усугубить неловкость. Опыт прожитых столетий категорически отказывался что-то подсказать. В тишине медленно нарастало гудение Зова.
- Ты знаешь что-нибудь про наших? – решился нарушить молчание МакЛауд.
- Меньше, чем хотелось бы. У меня теперь нет доступа к информации наблюдателей. Валикуры в Индии, неделю назад были живы. Мишель Уэбстер пропала неделю назад. Вчера звонила Аманда из какой-то Богом забытой дыры. Даже мне не сказала, где именно она находится. Умная девочка.
- А что это меняет? – Сумрачно произнес МакЛауд. – Митос, это же Сбор! Скоро все будет кончено. Прячься – не прячься, кто-нибудь найдет. Или Зов станет нестерпимым, и сам выйдешь. Ты же чувствуешь, как оно усиливается? Я до сих пор ощущаю твое присутствие, хотя давно должен был привыкнуть. Вместо этого становится только сильнее, так… остро. Ты как огромный магнит, даже зубы сводит от желания… - горец судорожно сжал кулаки, так, что побелели костяшки. – Хорошо, что ты забрал мой меч. Но, знаешь, кажется еще немного, и… я могу вцепиться тебе в горло голыми руками.
- Или зубами, - грустно усмехнулся Митос. – Я чувствую тоже самое, Дункан. Не переживай, друг мой, скоро это закончится.
- Спасибо, ты умеешь утешить, - мрачно пробормотал горец.
А Митосу, похоже, стало совсем весело.
- Да нет, ты не понимаешь, это действительно закончится. Сейчас Зов на пике своей силы. Завтра-послезавтра будет значительно легче, через несколько недель совсем исчезнет.
-Что? – МакЛауд удивленно уставился на древнего, боясь поверить собственным ушам.
- Мак, время Сбора - это возможность закончить Большую Игру. Это время, когда оживают все конфликты и обостряются чувства, когда бессмертным гораздо легче найти друг друга. А где-нибудь на Земле раскрывается Путь или Канал, по которому приходит что-то, воспользоваться чем сможет только последний. Только не спрашивай меня, что это такое. Никогда не видел, и со временем все меньше хочу узнать.
- То есть это уже было? Время Сбора уже наступало? – выпалил МакЛауд, переводя сбившееся дыхание.
- На моем веку шесть раз. И всегда заканчивалось. Многие гибли, но оставшиеся продолжали жить. До нового Сбора. – Теперь уже глаза отводил Митос.
- И ты молчал?! – возмущению горца не было предела. – Самое жестокое правило для бессмертных и основополагающая легенда – должен остаться только один – все это ложь?! Мы не обязаны сражаться и убивать? Митос, ну как ты мог молчать об этом?
- Если подумаешь, то поймешь сам. Это не в большей степени легенда или ложь, чем само существование бессмертных. Время Сбора – это возможность, которую мы можем принять или отказаться. – С выражением бесконечного терпения начал Митос.
- Но сколько же погибло из-за того, что не знали, что могут отказаться! – МакЛауда начало подташнивать от гнева. – Какая причина промолчать была у тебя на этот раз?
- А какая причина молчать у Кедвин или Аманды? Думаешь это так просто? Та же сила, которая делает нас бессмертными, которая сейчас побуждает нас убить друг друга, не даст сказать ни слова, пока не наступит очередное время Сбора. Таковы правила Игры. Все, кому больше тысячи лет, уже пережили это, по крайней мере один раз. Думаешь, все они молчат просто по причине дурного характера или подлости?.. Впрочем, - добавил, Митос внезапно смягчаясь, - не думаю, что это многое меняет. Игра вполне реальна, и всегда останутся охотники за Призом. Как и желающие увеличить свою силу за счет других. Кто знает, возможно однажды настанет время, когда никто не сможет противиться Зову. И Игра действительно закончится. Так, что по сути ничего не меняется. Просто у нас есть чуть больше выбора, чем принято считать…
- И это «чуть больше выбора» - это чьи-то жизни!
- Ну что ж, твое право попытаться что-то изменить. Возможно, ты кому-то поможешь. А может быть, и нет…
В комнате становилось все теплее от разгоревшегося камина, но МакЛауд дрожал от озноба. Снова повисло молчание. Митос сжимал в ладонях банку с пивом так, что тонкий металл гнулся под пальцами. МакЛауд положил подбородок на сплетенные пальцы рук, локтями упершись в колени, взгляд его неподвижно застыл в одной точке. Напряжение, все нараставшее в комнате, не давало спокойно мыслить, вытягивало нервы в готовые порваться струны. Присутствие другого становилось огромным, все более давящим, обжигающим, рывками усиливалось, словно окружающее пространство сжималось вокруг бессмертных.
Первым не выдержал горец.
- Наверное, я пойду, - стараясь держаться подальше от по прежнему молчащего Митоса, МакЛауд направился к выходу. При этом он старался не думать куда идет и где будет искать свой меч. Остановиться и спросить у Митоса показалось вдруг абсолютно нереальным. Звенящее напряжение между бессмертными угрожало в любой момент разрядиться смертельной схваткой даже без оружия.
- Стой, Дункан. – Голос Митоса прозвучал хрипло и резко. МакЛауд замер, боясь сделать лишнее движение. – Тебе нельзя уходить, пока Зов настолько сильный. Ты хоть и не стар, но получил Силу слишком многих древних. Ты привлечешь внимание каждого бессмертного за двести миль, как пламя атомного взрыва. И даже святая земля сейчас не защитит.
- И что ты предлагаешь?
- Разумнее всего будет остаться здесь, за запертой бронированной дверью.
- Но остаемся еще мы сами. Что делать с этим безумием, этой жаждой? Ты уже сталкивался со всем этим, знаешь, как справиться?
- Подавить эту жажду нельзя, - тяжело вздохнул Митос. – Но можно перенаправить, изменить точку приложения.
- Как? – Предчувствие сдавило грудь, прерывая дыхание и заставляя сердце ускорить тревожное биение.
- Во что можно переплавить жажду силы, жажду крови, жажду убийства? – Митос почти шептал, медленно, словно к опасному зверю, подходя к МакЛауду, неотрывно глядя тому в глаза. – В столь же универсальную и зачастую почти такую же разрушительную жажду…
Последние слова Митос шептал уже стоя вплотную к МакЛауду, касаясь его горячим дыханием. Горец вжался спиной в стену. Мир перед глазами расплывался, колени становились ватными и отказывались держать вес тела. Порожденное Зовом возбуждение, бурлящее в крови, усугубляло ситуацию, пресекая возможность и желание спасаться бегством. Присутствие замершего в полушаге от МакЛауда старейшего было подавляющим. Горец не знал, сколько прошло времени, только чувствовал, как глубоко внутри что-то ломается, рассыпаясь мелкими осколками. И все изменилось. Еще секунду назад бессмертные неподвижно стояли один против другого, а в следующий миг МакЛауд сделал шаг вперед, первым судорожно вцепляясь в ворот свитера Митоса.
* * *
Безумное возбуждение ушло, однако жажда осталась. Горячие губы едва касались его кожи, но по всему телу разливались волны, сравнимые по остроте ощущений разве что с переходом силы. Прикусив губу, МакЛауд выгнулся, стараясь подавить стон. Непрошеные слезы прочертили мокрые дорожки по вискам. Присутствие Митоса больше не подавляло. Старейший ощущался теперь как источник пламени, больше не обжигающего, скорее согревающего. И по прежнему притягивающего. МакЛауд забыл, что это должно быть неправильно, то, что они делают. Хотелось раствориться в этом пламени, став навеки его частью.
МакЛауд открыл глаза и тут же снова зажмурился, так больно ударила по раздраженным нервам ранящая своим совершенством красота мужчины в его объятиях. Откуда-то пришла мысль, странно, что раньше он не замечал насколько оглушающее прекрасен Митос. Или это только наваждение, порождение треклятого Зова и отупляющей жажды? Но мягкие губы, горячие нежные пальцы, ласкающие его, бархатная кожа и твердый рельеф мышц под ладонями вытеснили все дальнейшие размышления на дальнюю периферию сознания. Осталось только чистое пламя жажды и Силы, сливающееся с биением сердца, с каждым судорожным вздохом, и древний, как мир, танец, соединяющий двоих.
* * *
Пламя камина окрашивало комнату во все оттенки багряного. Когда он успел выключить электрический свет, Митос не помнил. Зов по-прежнему зудел где-то на гране восприятия, жажда съежилась и отступила перед… опустошением. Вот единственное, что реально чувствовал старейший. Проклятье, зачем только ему это понадобилось. Представив, что скажет ему МакЛауд, когда проснется, Митос чуть сам малодушно не сбежал в ночной город. Но пока спящий горец выглядел на удивление мирно. Как будто его покинула вся боль и усталость прошедших лет. Разгладились горестные складки на лбу и по углам рта. Ну что ж, по крайней мере, горец жив и не влез в очередные неприятности. Хотя, как сказать.
Когда Митос понял, что нежно и бережно гладит кончиками пальцев лицо МакЛауда, повторяя контур подбородка, бровей, прикасается к жесткому шелку ресниц, было уже поздно, горец проснулся. И неожиданно улыбнулся, спокойно и уверенно. Решительно поймав Митоса в объятия, МакЛауд накрыл его губы поцелуем, вероятно тем самым, от которого на протяжении веков таяли сердца самых разных женщин.
Не успев почувствовать облегчение, Митос утонул в пьянящем сумасшествии возвращающейся жажды, усиленной почти забытой нежностью. Желание анализировать и сравнивать трусливо сбежало в область бессознательного.
* * *
В комнате снова стало прохладно. Сколько прошло времени, можно было понять только по полностью прогоревшим дровам в камине.
Впервые за последнее время МакЛауд проснулся с ощущением покоя, в теплых уютных объятиях. Однако память мгновенно превратила умиротворение в смятение, стремительно разрастающееся до неконтролируемой паники. Откуда-то с периферии сознания, куда накануне отправилось все рациональное, пришла мысль, что вообще-то могло быть и хуже. Намного хуже. По крайней мере, это Митос. МакЛауд зажал рот ладонью, с трудом подавив почти истерический хохот, усугубившийся некстати вспомнившимся анекдотом про «это ж надо так напиться, до потери сексуальной ориентации». Однако воображение очень ярко нарисовало альтернативу - чье-то обезглавленное тело. И смеяться мгновенно расхотелось, даже горько смеяться. Мысленно спросив себя, как ему понравился новый жизненный опыт, МакЛауд признал, что еще не понял. Для полноты восприятия не мешало бы повторить, но уже без внешних стимулирующих воздействий типа Зова. Ужаснувшись собственному спокойствию, МакЛауд решил, что пока не поздно, пора убираться из этого гостеприимного пристанища.
Осторожно, чтобы не разбудить Митоса, МакЛауд вытащил свое тело из постели на холодный воздух, от которого кожа мгновенно покрылась мурашками. Подавив неожиданный порыв нырнуть обратно под одеяло, в уютное тепло таких надежных объятий, горец быстро оделся и вышел из комнаты. Автоматически отметил, что присутствие Митоса больше не ощущается так болезненно остро. На несколько мгновений задумался, на сколько разумно покидать убежище, пока Зов еще силен. Решительно отогнал малодушные мысли – слишком о многом нужно было подумать, многое понять, и еще с большим определиться. В одиночестве.
Найти свой плащ, меч и выход оказалось совсем не сложно. Захлопнув за собой дверь, внутренние замки которой невозможно было открыть снаружи, МакЛауд не оглядываясь удалился, постепенно исчезнув за белой завесой снегопада.
А в доме на пушистом ковре у погасшего камина сидел, завернувшись в одеяло другой бессмертный, который тоже думал. И настолько увлеченно, что забыл не только разжечь камин, но и дотянуться до ящика с пивом, что для старейшего было совсем уж необычно.
(Маклауд/Митос)
читать дальше
Автор: Дония
Сила обжигала вены холодным пламенем, электрические разряды пчелиными укусами жалили оголенные нервы. Митос поднялся, тяжело переводя дыхание, и заставил свое тело двигаться по направлению к автомобилю. Со второй попытки попав ключом в замок и с третей открыв дверь, Митос несколькими словами одного давно забытого языка выразил свое отношение к ключу, машине (зачем её вообще понадобилось закрывать?), Сбору, Игре, бессмертным вообще и одному конкретному, чье тело необходимо было срочно куда-то деть.
Мокрый не то снег, не то дождь тяжелыми хлопьями, тут же превращающимися в капли, засыпал лобовое стекло. Дворники, казалось, только размывали серую муть, не давая нормального обзора, но усиливая досаду. Сбросив тело в глубокий овраг, Митос решил считать свой последний долг перед убиенным выполненным и повернул автомобиль в сторону города.
Сила расходилась по телу с каждым ударом сердца, струилась по венам вместе с кровью, будоражила разум и в разы обостряла все чувства, заставляя желать большего... Митос ощущал падение снега за стеклом автомобиля, уносящуюся назад дорогу, собственную пылающую кожу, ставшую неприятно чувствительной к самому легкому прикосновению. И изощренно проклинал на всех известных ему языках ненавистный конец тысячелетия и еще более гадостное время сбора. Двадцать бессмертных за последние шесть недель… Да за предыдущие двести лет, включая и годы тесного общения с МакЛаудом, он убил меньше. Как все эти юные идиоты находили его, Митос прекрасно представлял. Сила древнего бессмертного как магнитом притягивала более молодых, слетавшихся подобно мотылькам на свет костра. И примерно с тем же результатом. Не то, чтобы Митосу было слишком уж жаль глупых мальчишек и девчонок, но жизнь есть жизнь, и древний вопреки расхожему мнению ценил не только свою. Но свою все же в первую очередь.
Когда Митос понял, что на скорости, предельной для этого времени года и этой видимости, едет в сторону городского аэропорта, нецензурные выражения стали еще витиеватее, однако понять их стало намного труднее, ибо эти слова не сохранились ни в одном словаре. Усилием воли выбросив из головы образ райского тропического острова, полностью покрытого зеленью, за исключением ровного каменистого плато почти в самом центре, старейший решительно, и нарушив все правила дорожного движения, развернул машину, твердо решив, на этот раз пристально следить, куда едет. В этом городке у него было давно не используемое убежище с тройной бронированной дверью. Как раз для нынешней ситуации.
Тревога висела в воздухе, искажая навязчивое гудение Зова, не умолкавшее последнее время ни на миг. Через полчаса петляний по узким улочкам, Митос свернул во двор маленького двухэтажного домика и выключил мотор. Сквозь не отпускающее в течение всего последнего месяца возбуждение, усиленное недавним переходом Силы, навалилась усталость. Сколько же можно убегать, спасаясь от самого себя, от части своей сущности, звавшей его на крошечный остров в Индийском океане, где должна была произойти финальная схватка, к которой готовятся все бессмертные долгие столетия, которая решит, кто получит Приз и будет править миром... Бессмысленная и кровавая бойня.
Митос уронил голову на руки, по-прежнему сжимавшие руль автомобиля, и до крови прикусил щеку изнутри. По мере приближения зимнего солнцестояния противиться Зову становилось все труднее. Бросить все, самолетом до Мадагаскара, затем… Митос зарычал и изо всех сил стукнулся лбом о руль. Раздавшийся истошный гудок автомобиля вернул Старейшему покинувшее было его самообладание. Митос вышел из машины, но успел сделать лишь несколько шагов по направлению к дому, когда по дрожащим от долгого напряжения и утомления нервам ударила вибрирующая волна Присутствия... Эти слова не то, что бесполезно было искать в словаре, их вообще не было ни в одном языке, Митос их только что придумал, ибо его обычно неизмеримый словарный запас оказался бессильным обеспечить своего носителя достаточно исчерпывающими выражениями для характеристики сложившейся ситуации. Потому, что до Старейшего, наконец, дошло, что означала тревога, терзавшая его с момента въезда в город. Предчувствие присутствия другого древнего, или бессмертного сравнимого по силе с прожившими более трех тысячелетий. Будь сам Митос моложе, он понял бы это раньше, но собственная сила заглушала ощущение, и без того терявшееся в потоке Зова.
Темная фигура отделилась от тени дома, с которой до этого момента успешно сливалась. Узнавание пришло за секунду до того, как незнакомец произнес:
- Я Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов…
* * *
К Дункану МакЛауду понимание происходящего пришло не сразу. Постепенно факты складывались в голове горца в единую картинку. И когда последний кусочек занял свое место, МакЛауд не на шутку перепугался. А потом привычный мир изменился. Чувства обострились, присутствие других бессмертных стало почти болезненным. И откуда-то пришло знание. Сначала это знание было просто чувством направления, но однажды утром МакЛауд проснулся с ясным пониманием, куда и зачем он должен ехать. И вот тогда душу горца сковало ледяным ужасом.
Одно дело знать, что приближается время Сбора, когда бессмертные должны в финальной схватке выяснить, кто будет тем единственным, который останется, и совсем другое – вдруг понять, что всё, это время настало. Вокруг пылают мосты, кольцо дьявольской охоты смыкается, вынуждая жертвы двигаться только в одном направлении. В том, откуда доносится Зов, собирающий бессмертных на битву, означающую конец Великой Игры.
С какого момента Дункан МакЛауд стал воспринимать Игру, как ловушку, он и сам не смог бы объяснить, просто однажды оказалось слишком много бессмертных, которыми он дорожил много больше, чем всеми Играми и Призами на свете. И кошмар последних лет заставил сильнее ценить оставшихся близких друзей. Сгорая в манящем и тянущем пламени Зова, горец принял решение, даже ему самому не казавшееся разумным, но другой альтернативы МакЛауд для себя не видел. Слишком много сил потрачено на борьбу с недоброй памяти Ариманом и последующее восстановление из осколков и обрывков души, хоть чего-то похожего на прежнего Дункана МакЛауда из калана МакЛаудов. И участвовать в очередном сверхъестественном светопреставлении не было ни сил, ни желания.
Ну, его, этот остров в Индийском океане, к уничтоженному столь дорогой ценой демону. Не полетит туда МакЛауд, ни за что на свете. Не хочет но быть последним в мире, где не будет Аманды, Кедвин, Мишель, Уоррена, Валикуров, Митоса… Да, Митос. И МакЛауд бросился на поиски того, кого считал единственным способным прекратить это безумие, по крайней мере, для самого горца. Если кому-то и суждено забрать голову Дункана МакЛауда, то пусть это будет Митос. Об опасности для старейшего и эгоистичности принятого решения, МакЛауд не думал, он слишком сконцентрировался на поиске и на сопротивлении Зову.
Но невозможно бесконечно противостоять древней, как сами бессмертные силе. И Зов, хоть и обладал некоторым разумом, не выбирал свои жертвы, они были предопределены давным-давно. Все это горец очень ясно осознал, когда, почувствовав долгожданное Присутствие, оторвал свою изрядно замерзшую спину от холодной стены дома и шагнул навстречу старейшему. «Нужно было выбрать железнодорожный переезд», последнее, что успел подумать МакЛауд, прежде чем остатки разума были безжалостно и торжествующе сметены многократно усилившимся Зовом. Дальнейшие события подчинялись уже законам Великой Игры. Как во сне горец услышал хищный шорох рассекающей воздух катаны и свой собственный голос:
- Я Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов. Должен остаться только один.
Мышеловка захлопнулась.
* * *
Движением, ставшим за тысячи лет не просто автоматическим, а бессознательным, Митос выхватил меч и без труда отбил первые выпады. Мокрый гравий заскрипел под ногами. Уклонившись от очередного удара, старейший выхватил револьвер, перебросив меч в левую руку, однако успел сделать только два выстрела, заставившие МакЛауда пошатнуться, но не остановиться. И Митосу пришлось отбивать новую атаку, казалось забывшего о полученных ранах горца. Острая боль пронзила тут же разжавшуюся правую руку, лишив Митоса огнестрельного оружия. Досада уступила место ярости.
Голос разума требовал обезвредить МакЛауда и запереть покрепче до тех пор, пока не кончится это безумие. Но откуда-то изнутри, повинуясь плывущему в воздухе Зову, поднималась древняя спутница бессмертных – жажда. В какой-то момент пятящийся и отбивающийся Митос вдруг провалился в темноту, где осталось только опьянение боя. Звон клинков и такая близкая сила другого бессмертного заглушили голос разума, вытеснили память. По венам прокатилась обжигающая волна желания и предчувствия силы. Перекатившись по мокрому хрусткому гравию, уклоняясь от очередного удара, Митос вскочил на ноги и перешел к нападению.
Дружба, долг, любовь потеряли свой смысл. Не стало Дункана МакЛауда и Митоса. Только двое бессмертных, ведомые в битве вечным Зовом. В яростной гармонии битвы утонули последние осколки сожаления, поглощенные каскадом ударов, звоном клинков. Древняя мелодия смерти жалила, кружила и обжигала… и диссонансом оборвалась тяжелым ударом падающего на колени человека и коротким беспомощным бряцаньем выпавшего из ослабевшей руки меча.
На бесконечно долгие мгновения двое замерли. Один на коленях, слегка отклонившись назад, другой с высоко поднятым во время замаха мечом. Взгляды встретились, пытаясь то ли что-то спросить, то ли в последний раз сообщить. Одна за другой текли секунды. Только тяжелое дыхание нарушало неподвижность бессмертных. Наконец, Дункан МакЛауд, с трудом шевеля непослушными губами, почти без голоса, одним дыханием прошептал:
- Ну же, Митос, заканчивай скорее, пока я еще могу с этим бороться.
Огонь, жажда и ярость в груди Митоса отступили перед потоком понимания и ужаса. Уже набирающий силу и скорость для удара клинок дрогнул в руке старейшего, но замедлить или отвести оружие было уже поздно, да и Зов не позволял, по-прежнему навязывая бессмертным свою волю. Последнее, что слышал МакЛауд перед тем, как погрузиться во тьму, хруст собственных позвонков.
Сознание вернулось острой болью, разрывающей легкие, и, почему-то, не менее отвратительной головной болью. МакЛауд сфокусировал расплывающийся взгляд и обнаружил над собой квадраты подвесного потолка. Пошарив вокруг себя, горец понял, что лежит на широкой кровати прямо поверх покрывала, укрыть его никто не удосужился, и руки уже покрылись мурашками от холодного воздуха. Рывком поднявшись, что тут же отозвалось ноющей болью в онемевших мышцах, МакЛауд отметил лаконичность обстановки. Только кровать, несколько пушистых ковров на полу, пара кресел, огромный камин, в котором робко разгоралось пламя, даря надежду, что скоро тут станет теплее. Окон не было. В интерьере преобладали черный и белый цвета. А вероятный хозяин и дизайнер сего помещения сейчас удобно устроился в глубоком черно-белом же кресле и успешно делил свое внимание между разгорающимся камином, МакЛаудом и банкой с пивом. Ощущение присутствия давило виски и выкручивало мышцы, побуждая к действию... Воспоминания прогнали прочь блаженную амнезию, безжалостно восстанавливая события прошедшего месяца.
- Митос… - скорее прохрипел, чем произнес МакЛауд, рефлекторно прижимая ладони к шее, и морщась от боли. - Я жив…
- Надо полагать, - Митос только пожал плечами.
- А почему? – Ничего более тупого в голову придти не могло.
Митос снова пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что в настоящее время не намерен решать такие сложные философские вопросы.
- Ты меня не убил, - МакЛауд самостоятельно сделал закономерный, но несколько запоздалый вывод.
- По крайней мере, не навсегда, - осторожно согласился старейший. – Но в следующий раз я могу не успеть развернуть меч плашмя.
- Следующего раза не будет. Я не собираюсь с тобой сражаться. Да и не собирался… - МакЛауд зябко повел плечами, унимая начинавшуюся нервную дрожь. – О, Боже, прости,
Митос, я же мог тебя убить.
Гримаса на лице Митоса в равной степени могла означать насмешку, сочувствие, и легкое презрение.
- И я тоже мог тебя убить. И почти сделал это. Но, открою тебе одну большую тайну, иногда «почти» не считается. Хочешь пиво?
Почему-то эта последняя, такая обыденная, фраза стала последней каплей. Недоумение, жажду, электрическое возбуждение, все смела оглушающая волна тоски. Серой с прозеленью.
- Нет. Я хочу, чтобы не было последних десяти лет моей жизни. Можешь устроить? – МакЛауд подтянул колени к груди, обхватил их обеими руками и уткнулся лбом.
Старейший чуть не завыл, понимая к какой теме поворачивается разговор. Подавив тяжелый вздох и мысленно выругавшись, на этот раз на одном из современных языков, Митос холодно и жестко спросил:
- То есть, чтобы в твоей жизни не было Ричи, Энн, Джо, меня?
- Нет, - тоскливо ответил МакЛауд, не поднимая головы, - Чтобы не погибла Тэсс, чтобы были живы Шон и Ричи. Чтобы весь этот кошмар с демоном оказался просто дурным сном.
- Мак, ты опять? Не надоело тебе раз за разом возвращаться к тому, что уже стало прошлым? – устало и обречено простонал Митос. – А тебе не приходило в голову, что не одному тебе плохо? Нянчиться с ноющими горцами – самое последнее, чего бы мне сейчас хотелось.
-Прости, я не должен был, - тоска и раскаяние, прозвучавшие в голосе МакЛауда, чуть не заставили Митоса пожалеть о своих словах, - Просто все так неожиданно навалилось. Мне казалось, что я справился с этим. Но тут этот проклятый Сбор… Я не хотел нападать на тебя, что-то вело меня, словно опять мной завладела Темная Сила.
- Это время Сбора. Зов меняет наши чувства, восприятие, навязывает свою волю, - Митос поднялся, и сделал несколько шагов, чтобы между ним и МакЛаудом оказалось кресло. - Но что ты вообще здесь делаешь?
- Ну, я не хотел подчиняться Зову. Это ведь означало – ввязываться в бойню, возможно убивать друзей. Нет уж. Вот чего с меня точно хватит. Не на столько я жажду выжить. Но… у нас ведь нет выбора. Кто-нибудь придет за моей головой и мне останется только умереть. И… мне вдруг показалось очень важным с тобой попрощаться…
Скепсисом старейшего можно было мариновать мясо, вместо уксуса. МакЛауд поднял голову, но заставить себя посмотреть на Митоса все же не смог.
- Я должен был умереть. Возможно, моя Сила увеличила бы твои шансы… - МакЛауд осекся, услышав тяжкий стон. - Я уже достал тебя своими суицидальными наклонностями… Я идиот, да?
Окончание фразы прозвучало совсем уж жалобно.
- Смотря, что считать идиотизмом… - Митос медленно сполз обратно в кресло.
Оба надолго замолчали, опасаясь усугубить неловкость. Опыт прожитых столетий категорически отказывался что-то подсказать. В тишине медленно нарастало гудение Зова.
- Ты знаешь что-нибудь про наших? – решился нарушить молчание МакЛауд.
- Меньше, чем хотелось бы. У меня теперь нет доступа к информации наблюдателей. Валикуры в Индии, неделю назад были живы. Мишель Уэбстер пропала неделю назад. Вчера звонила Аманда из какой-то Богом забытой дыры. Даже мне не сказала, где именно она находится. Умная девочка.
- А что это меняет? – Сумрачно произнес МакЛауд. – Митос, это же Сбор! Скоро все будет кончено. Прячься – не прячься, кто-нибудь найдет. Или Зов станет нестерпимым, и сам выйдешь. Ты же чувствуешь, как оно усиливается? Я до сих пор ощущаю твое присутствие, хотя давно должен был привыкнуть. Вместо этого становится только сильнее, так… остро. Ты как огромный магнит, даже зубы сводит от желания… - горец судорожно сжал кулаки, так, что побелели костяшки. – Хорошо, что ты забрал мой меч. Но, знаешь, кажется еще немного, и… я могу вцепиться тебе в горло голыми руками.
- Или зубами, - грустно усмехнулся Митос. – Я чувствую тоже самое, Дункан. Не переживай, друг мой, скоро это закончится.
- Спасибо, ты умеешь утешить, - мрачно пробормотал горец.
А Митосу, похоже, стало совсем весело.
- Да нет, ты не понимаешь, это действительно закончится. Сейчас Зов на пике своей силы. Завтра-послезавтра будет значительно легче, через несколько недель совсем исчезнет.
-Что? – МакЛауд удивленно уставился на древнего, боясь поверить собственным ушам.
- Мак, время Сбора - это возможность закончить Большую Игру. Это время, когда оживают все конфликты и обостряются чувства, когда бессмертным гораздо легче найти друг друга. А где-нибудь на Земле раскрывается Путь или Канал, по которому приходит что-то, воспользоваться чем сможет только последний. Только не спрашивай меня, что это такое. Никогда не видел, и со временем все меньше хочу узнать.
- То есть это уже было? Время Сбора уже наступало? – выпалил МакЛауд, переводя сбившееся дыхание.
- На моем веку шесть раз. И всегда заканчивалось. Многие гибли, но оставшиеся продолжали жить. До нового Сбора. – Теперь уже глаза отводил Митос.
- И ты молчал?! – возмущению горца не было предела. – Самое жестокое правило для бессмертных и основополагающая легенда – должен остаться только один – все это ложь?! Мы не обязаны сражаться и убивать? Митос, ну как ты мог молчать об этом?
- Если подумаешь, то поймешь сам. Это не в большей степени легенда или ложь, чем само существование бессмертных. Время Сбора – это возможность, которую мы можем принять или отказаться. – С выражением бесконечного терпения начал Митос.
- Но сколько же погибло из-за того, что не знали, что могут отказаться! – МакЛауда начало подташнивать от гнева. – Какая причина промолчать была у тебя на этот раз?
- А какая причина молчать у Кедвин или Аманды? Думаешь это так просто? Та же сила, которая делает нас бессмертными, которая сейчас побуждает нас убить друг друга, не даст сказать ни слова, пока не наступит очередное время Сбора. Таковы правила Игры. Все, кому больше тысячи лет, уже пережили это, по крайней мере один раз. Думаешь, все они молчат просто по причине дурного характера или подлости?.. Впрочем, - добавил, Митос внезапно смягчаясь, - не думаю, что это многое меняет. Игра вполне реальна, и всегда останутся охотники за Призом. Как и желающие увеличить свою силу за счет других. Кто знает, возможно однажды настанет время, когда никто не сможет противиться Зову. И Игра действительно закончится. Так, что по сути ничего не меняется. Просто у нас есть чуть больше выбора, чем принято считать…
- И это «чуть больше выбора» - это чьи-то жизни!
- Ну что ж, твое право попытаться что-то изменить. Возможно, ты кому-то поможешь. А может быть, и нет…
В комнате становилось все теплее от разгоревшегося камина, но МакЛауд дрожал от озноба. Снова повисло молчание. Митос сжимал в ладонях банку с пивом так, что тонкий металл гнулся под пальцами. МакЛауд положил подбородок на сплетенные пальцы рук, локтями упершись в колени, взгляд его неподвижно застыл в одной точке. Напряжение, все нараставшее в комнате, не давало спокойно мыслить, вытягивало нервы в готовые порваться струны. Присутствие другого становилось огромным, все более давящим, обжигающим, рывками усиливалось, словно окружающее пространство сжималось вокруг бессмертных.
Первым не выдержал горец.
- Наверное, я пойду, - стараясь держаться подальше от по прежнему молчащего Митоса, МакЛауд направился к выходу. При этом он старался не думать куда идет и где будет искать свой меч. Остановиться и спросить у Митоса показалось вдруг абсолютно нереальным. Звенящее напряжение между бессмертными угрожало в любой момент разрядиться смертельной схваткой даже без оружия.
- Стой, Дункан. – Голос Митоса прозвучал хрипло и резко. МакЛауд замер, боясь сделать лишнее движение. – Тебе нельзя уходить, пока Зов настолько сильный. Ты хоть и не стар, но получил Силу слишком многих древних. Ты привлечешь внимание каждого бессмертного за двести миль, как пламя атомного взрыва. И даже святая земля сейчас не защитит.
- И что ты предлагаешь?
- Разумнее всего будет остаться здесь, за запертой бронированной дверью.
- Но остаемся еще мы сами. Что делать с этим безумием, этой жаждой? Ты уже сталкивался со всем этим, знаешь, как справиться?
- Подавить эту жажду нельзя, - тяжело вздохнул Митос. – Но можно перенаправить, изменить точку приложения.
- Как? – Предчувствие сдавило грудь, прерывая дыхание и заставляя сердце ускорить тревожное биение.
- Во что можно переплавить жажду силы, жажду крови, жажду убийства? – Митос почти шептал, медленно, словно к опасному зверю, подходя к МакЛауду, неотрывно глядя тому в глаза. – В столь же универсальную и зачастую почти такую же разрушительную жажду…
Последние слова Митос шептал уже стоя вплотную к МакЛауду, касаясь его горячим дыханием. Горец вжался спиной в стену. Мир перед глазами расплывался, колени становились ватными и отказывались держать вес тела. Порожденное Зовом возбуждение, бурлящее в крови, усугубляло ситуацию, пресекая возможность и желание спасаться бегством. Присутствие замершего в полушаге от МакЛауда старейшего было подавляющим. Горец не знал, сколько прошло времени, только чувствовал, как глубоко внутри что-то ломается, рассыпаясь мелкими осколками. И все изменилось. Еще секунду назад бессмертные неподвижно стояли один против другого, а в следующий миг МакЛауд сделал шаг вперед, первым судорожно вцепляясь в ворот свитера Митоса.
* * *
Безумное возбуждение ушло, однако жажда осталась. Горячие губы едва касались его кожи, но по всему телу разливались волны, сравнимые по остроте ощущений разве что с переходом силы. Прикусив губу, МакЛауд выгнулся, стараясь подавить стон. Непрошеные слезы прочертили мокрые дорожки по вискам. Присутствие Митоса больше не подавляло. Старейший ощущался теперь как источник пламени, больше не обжигающего, скорее согревающего. И по прежнему притягивающего. МакЛауд забыл, что это должно быть неправильно, то, что они делают. Хотелось раствориться в этом пламени, став навеки его частью.
МакЛауд открыл глаза и тут же снова зажмурился, так больно ударила по раздраженным нервам ранящая своим совершенством красота мужчины в его объятиях. Откуда-то пришла мысль, странно, что раньше он не замечал насколько оглушающее прекрасен Митос. Или это только наваждение, порождение треклятого Зова и отупляющей жажды? Но мягкие губы, горячие нежные пальцы, ласкающие его, бархатная кожа и твердый рельеф мышц под ладонями вытеснили все дальнейшие размышления на дальнюю периферию сознания. Осталось только чистое пламя жажды и Силы, сливающееся с биением сердца, с каждым судорожным вздохом, и древний, как мир, танец, соединяющий двоих.
* * *
Пламя камина окрашивало комнату во все оттенки багряного. Когда он успел выключить электрический свет, Митос не помнил. Зов по-прежнему зудел где-то на гране восприятия, жажда съежилась и отступила перед… опустошением. Вот единственное, что реально чувствовал старейший. Проклятье, зачем только ему это понадобилось. Представив, что скажет ему МакЛауд, когда проснется, Митос чуть сам малодушно не сбежал в ночной город. Но пока спящий горец выглядел на удивление мирно. Как будто его покинула вся боль и усталость прошедших лет. Разгладились горестные складки на лбу и по углам рта. Ну что ж, по крайней мере, горец жив и не влез в очередные неприятности. Хотя, как сказать.
Когда Митос понял, что нежно и бережно гладит кончиками пальцев лицо МакЛауда, повторяя контур подбородка, бровей, прикасается к жесткому шелку ресниц, было уже поздно, горец проснулся. И неожиданно улыбнулся, спокойно и уверенно. Решительно поймав Митоса в объятия, МакЛауд накрыл его губы поцелуем, вероятно тем самым, от которого на протяжении веков таяли сердца самых разных женщин.
Не успев почувствовать облегчение, Митос утонул в пьянящем сумасшествии возвращающейся жажды, усиленной почти забытой нежностью. Желание анализировать и сравнивать трусливо сбежало в область бессознательного.
* * *
В комнате снова стало прохладно. Сколько прошло времени, можно было понять только по полностью прогоревшим дровам в камине.
Впервые за последнее время МакЛауд проснулся с ощущением покоя, в теплых уютных объятиях. Однако память мгновенно превратила умиротворение в смятение, стремительно разрастающееся до неконтролируемой паники. Откуда-то с периферии сознания, куда накануне отправилось все рациональное, пришла мысль, что вообще-то могло быть и хуже. Намного хуже. По крайней мере, это Митос. МакЛауд зажал рот ладонью, с трудом подавив почти истерический хохот, усугубившийся некстати вспомнившимся анекдотом про «это ж надо так напиться, до потери сексуальной ориентации». Однако воображение очень ярко нарисовало альтернативу - чье-то обезглавленное тело. И смеяться мгновенно расхотелось, даже горько смеяться. Мысленно спросив себя, как ему понравился новый жизненный опыт, МакЛауд признал, что еще не понял. Для полноты восприятия не мешало бы повторить, но уже без внешних стимулирующих воздействий типа Зова. Ужаснувшись собственному спокойствию, МакЛауд решил, что пока не поздно, пора убираться из этого гостеприимного пристанища.
Осторожно, чтобы не разбудить Митоса, МакЛауд вытащил свое тело из постели на холодный воздух, от которого кожа мгновенно покрылась мурашками. Подавив неожиданный порыв нырнуть обратно под одеяло, в уютное тепло таких надежных объятий, горец быстро оделся и вышел из комнаты. Автоматически отметил, что присутствие Митоса больше не ощущается так болезненно остро. На несколько мгновений задумался, на сколько разумно покидать убежище, пока Зов еще силен. Решительно отогнал малодушные мысли – слишком о многом нужно было подумать, многое понять, и еще с большим определиться. В одиночестве.
Найти свой плащ, меч и выход оказалось совсем не сложно. Захлопнув за собой дверь, внутренние замки которой невозможно было открыть снаружи, МакЛауд не оглядываясь удалился, постепенно исчезнув за белой завесой снегопада.
А в доме на пушистом ковре у погасшего камина сидел, завернувшись в одеяло другой бессмертный, который тоже думал. И настолько увлеченно, что забыл не только разжечь камин, но и дотянуться до ящика с пивом, что для старейшего было совсем уж необычно.